Неточные совпадения
Толстый дворецкий, блестя круглым бритым лицом и крахмаленным бантом
белого галстука, доложил, что кушанье готово, и дамы поднялись. Вронский попросил Свияжского подать руку Анне Аркадьевне, а сам подошел к Долли. Весловский прежде Тушкевича подал руку княжне
Варваре, так что Тушкевич с управляющим и доктором пошли одни.
А на сцене
белая крылатая женщина снова пела, рассказывала что-то разжигающе соблазнительное, возбуждая в зале легкие смешки и шепоток.
Варвара сидела покачнувшись вперед, вытянув шею. Самгин искоса взглянул на нее и прошептал...
На улице густо падал снег, поглощая людей, лошадей;
белый пух тотчас осыпал шапочку
Варвары, плечи ее, ослепил Самгина. Кто-то сильно толкнул его.
Раза два приходила
Варвара, холодно здоровалась, вздергивая голову, глядя через плечо Клима, шла в свою комнату и отбирала
белье для себя.
Клим догадался, что нужно уйти, а через день, идя к ней, встретил на бульваре
Варвару в
белой юбке, розовой блузке, с красным пером на шляпе.
Варвару он все более забавлял, рассказывая ей смешное о провинциальной жизни, обычаях, обрядах, поверьях, пожарах, убийствах и романах. Смешное он подмечал неплохо, но рассказывал о нем добродушно и даже как бы с сожалением. Рассказывал о ловле трески в
Белом море, о сборе кедровых орехов в Сибири, о добыче самоцветов на Урале, —
Варвара находила, что он рассказывает талантливо.
Остаток вечера он провел в мыслях об этой женщине, а когда они прерывались, память показывала темное, острое лицо
Варвары, с плотно закрытыми глазами, с кривой улыбочкой на губах, — неплотно сомкнутые с правой стороны, они открывали три неприятно
белых зуба, с золотой коронкой на резце. Показывала пустынный кусок кладбища, одетый толстым слоем снега, кучи комьев рыжей земли, две неподвижные фигуры над могилой, только что зарытой.
Федор Иваныч дрогнул: фельетон был отмечен карандашом.
Варвара Павловна еще с большим уничижением посмотрела на него. Она была очень хороша в это мгновенье. Серое парижское платье стройно охватывало ее гибкий, почти семнадцатилетний стан, ее тонкая, нежная шея, окруженная
белым воротничком, ровно дышавшая грудь, руки без браслетов и колец — вся ее фигура, от лоснистых волос до кончика едва выставленной ботинки, была так изящна.
Она обошла вокруг фортепьяно и стала прямо напротив Паншина. Он повторил романс, придавая мелодраматическое дрожание своему голосу.
Варвара Павловна пристально глядела на него, облокотясь на фортепьяно и держа свои
белые руки в уровень своих губ. Паншин кончил.
Варвара порылась еще в спальне и вынесла оттуда обрывок бумажки и карандаш. Володин написал: «для хозяйки» и прицепил бумажку к петле. Все это делал он с потешными ужимками. Потом он снова принялся неистово прыгать вдоль стен, попирая их подошвами и весь сотрясаясь при этом. Визгом его и блеющим хохотом был наполнен весь дом.
Белый кот, испуганно прижав уши, выглядывал из спальни и, невидимому, не знал, куда бы ему бежать.
Одевались на маскарад
Варвара и Грушина вместе у Грушиной. Наряд у Грушиной вышел чересчур легок: голые руки и плечи, голая спина, голая грудь, ноги в легоньких туфельках, без чулок, голые до колен, и легкая одежда из
белого полотна с красною обшивкою, прямо на голое тело, — одежда коротенькая, но зато широкая, со множеством складок.
Варвара сказала, ухмыляясь...
Вокруг чайного стола сидели гости: Грушина, — она же теперь ежеденничала у
Варвары, — Володин, Преполовенская, ее муж, Константин Петрович, высокий человек лет под сорок, матово-бледный, черноволосый и необычайно молчаливый.
Варвара принарядилась, — надела
белое платье. Пили чай, беседовали.
Варвару, как всегда, беспокоило, что Передонов долго не возвращался. Володин с веселым блеющим хохотом рассказал, что Передонов пошел куда-то с Рутиловым. Это увеличило Варварино беспокойство.
Французы и до сих пор не признают нас за европейцев и за нашу хлеб-соль величают
варварами; а отечество наше, в котором соединены климаты всей Европы, называют землею
белых медведей и, что всего досаднее, говорят и печатают, что наши дамы пьют водку и любят, чтобы мужья их били.
Боявшийся старых тетенек Любви и Анны Неофитовен, постоянно мучивших меня экзаменными вопросами, я неохотно шел и к новой тетеньке. Но новая тетенька
Варвара Ивановна, расцеловавшая меня, оказалась молодою и румяною дамою со свежим цветом лица под
белою бастовою шляпкой, и распространявшей сильный и сладкий запах духов. Она с первого же раза обозвала меня «Альфонсом», какое имя я сохранил в устах ее на всю жизнь.
Варвара знала всех очень хорошо, так как постоянно стирала у них
белье.
Варвару то и дело окликали, чего-нибудь требовали, и она с растерянным видом, тяжело дыша, бегала в кухню, где с рассвета работал повар от Костюкова и
белая кухарка от Хрыминых Младших.
Варвара еще больше пополнела и
побелела, и по-прежнему творит добрые дела, и Аксинья не мешает ей. Варенья теперь так много, что его не успевают съедать до новых ягод; оно засахаривается, и
Варвара чуть не плачет, не зная, что с ним делать.
Надивиться не могли Снежковы на убранство стола, на вина, на кушанья, на камчатное
белье, хрусталь и серебряные приборы. Хоть бы в Самаре, хоть бы у
Варвары Даниловны Бурковой, задававшей ужины на славу всей Казани… И где ж это?.. В лесах, в заволжском захолустье!..
Варвара Петровна с дочерью и Катенька в таких же точно рубашках, шеи у них были повязаны батистовыми, а головы шелковыми
белыми платками.
На тихой Старо-Дворянской улице серел широкий дом с большими окнами. Густые ясени через забор сада раскинули над тротуаром темный навес.
Варвара Васильевна позвонила. Вошли в прихожую. В дверях залы появилась молодая дама в светлой блузе —
белая и полная, с красивыми синими глазами.
Варвара Васильевна быстро надевала
белый халат.
Токарев сел в кресло около постели.
Варвара Васильевна с желтовато-серым, спавшимся лицом, усеянным зловещими прыщами, поднялась на локоть в своей
белой ночной кофточке.
Токарев и
Варвара Васильевна стали подниматься по крутой скрипучей лестнице. Было темно. Токарев зажег спичку. Вдруг дверь наверху быстро распахнулась, и на пороге появилась
белая фигура Сергея в нижнем
белье. Волосы были всклокочены, глаза горели диким, безумным ужасом.
Больше же всего Токарева возмущало в Тане ее невыносимое разгильдяйство, — она приехала сюда, не взяв с собою из одежды решительно ничего, — не стоит возиться, а тут без церемонии носила
белье и платья
Варвары Васильевны и Кати.